Слово «счастье» стало абстрактным, затасканным, и мы стыдимся его — из какого-то семантического целомудрия. Счастье стало понятием ретроспективным, мы говорим «я был счастлив тогда-то». Или говорим в сослагательном наклонении «я был бы счастлив, если…» И почти не говорим в настоящем времени: «Я счастлив сейчас».

Счастье обросло мифами, моральными ограничениями и нравственными налогами. Можно быть счастливым от рождения ребенка, победы своей страны на футбольном чемпионате или от обретения долгожданной отдельной квартиры. А вот от поедания кровяной колбасы счастливым быть как-то не принято: «Хоботов, это мелко!» Счастьем почему-то надо делиться. Счастье, испытанное в одиночестве, как бы теряет в ценности, становится счастьем не совсем подлинным.

Но счастье не бывает универсальным для всех, и нельзя осчастливить народы насильно. Оно всегда субъективно. Помню, ходила байка о том, что в рукописи «Пикника на обочине» рядом со словами «Счастье для всех, и чтоб никто не ушел обиженным» на полях была приписка: «И золотой шар откусил им всем ноги».